У людей природа извращена, поэтому они способны только к себялюбию: любовь должна вовне направляться, а у них, наоборот, к себе. И поэтому человек все ищет своего, он хочет все себе какой-то пользы, он все хочет для себя. Но если так жить, то не увидишь Божественного света. Чтобы его увидеть, надо поступать так же, как Христос. Потому что в Царствии Небесном могут быть именно те люди, которые по качествам своей души христиане. Поэтому надо обязательно себя отвергнуться, отвергнуться всего своего. Ведь что у нас свое? На самом деле один грех. То, из чего соткана наша душа, — это сплошной грех: злоба, зависть, гнев, осуждение, гордость, тщеславие, пререкание, настаивание на своем, желание себя всячески утучнять, объедаться, все время отдыхать. Не хочется заниматься воспитанием своих детей, свой ум упражнять, не хочется молиться, не хочется ходить в храм — все лень, все какие-то дела. Очень много в нашей жизни идолов, которых мы нагородили и которые нам Бога заслоняют. Так вот рассмотреть любого человека — в нем один грех. И поэтому отвергнуться себя – это значит отвергнуться греха, который отделяет нас от Бога. Поэтому когда мы отвергнемся себя, всей той нечисти, что накопилась в нашем сердце, — тогда сможем к Богу прийти.
Допустим, наш ребенок делает не то, что положено. Почему он так делает? Потому что он родился грешным, от грешных родителей, живет в грешном мире. Дитя наше все пропитано грехом и поэтому, естественно, что-то делает не так.
А мы в ответ сразу раздражаемся, начинаем орать. Почему мы совершаем такой поступок? Не потому, что хотим, чтобы он исправился. Если бы мы этого хотели, мы бы не орали, мы бы старались проникнуть в его сердце, в его совесть, старались бы эту совесть как-то оживить, чтобы она заставила его осмыслить дурной поступок, чтобы он смог его преодолеть. Это каторжная работа — пробудить совесть в человеке, даже в маленьком. Поэтому такую работу делать неохота, легче наорать, запретить. И мы так и делаем.
Отчего это происходит? От себялюбия. Этот объект меня в данный момент раздражает, и я на него это раздражение выливаю, то есть тешу свое себялюбие, поступаю так, как мне угодно: мне в данный момент хочется злобу излить — и я ее тут же и изливаю. Формально вроде бы мы желаем добра, говорим ребенку, чтоб он плохо не делал, но эффект-то получается противоположный. Поэтому если бы мы на самом деле хотели добра, мы бы так не поступали. А раз поступаем, значит, мы не имеем ни любви к детям, ни желания их воспитать, а только любовь к себе, охранение собственного покоя, чтобы никто нас не раздражал.
Поэтому детей и отдают на пятидневочку — и пять дней от них свобода и покой. Потом, правда, через десять лет слезы начинаются. Но тебе чужие тети и дяди воспитали твою деточку? Теперь уже пей чашу до дна.
А некоторые мамы вообще говорят: я не знаю, что с ними делать, с этими детьми. Не знаешь, тогда зачем замуж выходила? Живи одна. Не умеешь, не знаешь, как детей воспитывать, нечего их заводить. А то лишь бы замуж выйти — а потом ныть.
Воспитывать детей – это вещь очень серьезная, ответственная, важная, духовная. Апостол Павел так и говорит: женщина спасается чадородием. Правильно воспитать ребенка — это значит стать святым, потому что правильно воспитать ребенка может только святой. Если человек святой, то у него и дети будут святы.
Это так и бывает. Мы в истории Церкви имеем очень много святых семей. Возьмем Григория Богослова. У него мать была верующая, православная, а отец язычник: не только неверующий, а поклонялся ложным богам, бесам. Все вот говорят: я не знаю, что с мужем делать, он пьет, он то, он се. А мать Григория Богослова, Нонна, мужа не укоряла, не скандалила, а только за него Богу молилась. И он уверовал во Христа, крестился, потом стал священником, а потом и епископом. У них родились дети, и эти дети тоже стали угодниками Божиими и тоже причислены к лику святых. Григорий стал учителем Церкви, высочайшим духовным человеком, и имя ему Церковь присвоила — Богослов, сравняла его с Иоанном Богословом, любимым учеником Христа. Такой титул носят только три человека за всю двухтысячелетнюю историю Церкви, и среди них Григорий Богослов. И это Нонна, его мать, сделала, которая никаких богословских трудов не писала, ни в какие паломничества не ездила, только своей молитвой сумела и мужа переквасить, и всех детей своих соделать угодниками Божиими. Такие были люди раньше. И сейчас такие есть, конечно, но их гораздо меньше стало.
И мы должны прежде всего вот эти качества в себе развивать, об этом думать, всегда помнить, ради чего мы живем: чтобы лишнюю шапочку купить, чтобы деточкам нашим было что поесть, попить, чтобы у них телевизор был поновей, поинтересней — или мы живем для того, чтобы их к Богу привести? Если для того, чтобы к Богу привести, то мы все силы свои тратили бы на молитву. А если только поесть, попить, тогда надо их все время, до усов кормить, одевать, обувать. А потом в результате этого еще неизвестно, придет ли человек к Богу.
То есть грех наш в чем состоит? Что мы теряем все время из памяти, из ума, из сердца вот эту главную цель нашей жизни — Царствие Небесное. Все время забываем. Утром встаем — и мы забыли, для чего мы, собственно, родились на землю. Значит, жизнь наша лишается всякого смысла, потому что если мы с вами в Царствие Небесное не войдем, то вся наша жизнь — это не только бессмыслица, вся наша жизнь — просто кошмар. Потому что сколько мы здесь страдаем, мучаемся, сколько мы здесь терпим всяких напастей — и все бесполезно, а еще и Царствие Божие в результате не наследуем и будем навсегда отвержены от Бога. Тогда зачем жить-то? Чтобы что-то купить? Ну, купи, повесь, смотри. Но ведь через десять лет все равно умрешь, и кончится твое смотрение, все твои радости. Вот сегодня по телевизору такое интересное будет, надо включить, посмотреть! Ну, посмотрел и все равно через два дня забыл. Пушкин ничего этого не смотрел и жил.
Мы стремимся всё охватить, что в мире происходит, а самое главное не ухватываем: то, что в нашем сердце, Божественную благодать не ухватываем. Самое главное пропускаем. Поэтому Господь все время об этом нам и говорит: «кто постыдится Меня и Моих слов, того Сын Человеческий постыдится, когда приидет во славе Своей и Отца и святых Ангелов». А мы все время как бы стыдимся своей веры, мы всё хотим ничем не выделяться из мира, мы хотим жить по-мирскому, мы хотим быть как все. А весь мир-то ходит на головах. Поэтому получается так: мы и не на ногах ходим, и не на голове, а живем как-то боком и всё видим в искаженном свете, всё у нас неправильно.
А надо не так. Надо твердо и решительно отвергнуться того, что мир предлагает, всей этой гадости. Надо не жить по законам этого мира, потому что эти законы греховны и носители их, люди, тоже греховны. Мы тоже грешные, и единственная возможность спастись — от всего этого постараться отойти.
В каждом храме есть люди, которые еще до своей смерти, до этого перехода души в иной мир, уже познают Царствие Небесное. Всегда такие люди есть, и на них, собственно, мир-то и стоит. Потому что Царствие Небесное — это Дух Божий, Который поселяется в сердце человека; это соединение души человека с Богом. Соединение это может и здесь, на земле, осуществиться, но для этого надо трудиться, для этого надо очищать свое сердце, и тогда мы Бога увидим, тогда Его познаем.
А этого труда у нас и нет, мы всё кипим, ругаемся, спорим, откладываем на потом, на завтра. Но никакого завтра, может быть, у нас и не будет. Вот отложил на месяц, еще на месяц. Ну а потом что? Потом помирать. Многие думают: вот выйду на пенсию, тогда буду в церковь ходить почаще. Хорошо, вышел. Сейчас на пенсию нестарый человек выходит, женщины в пятьдесят пять лет, голова еще соображает — а тут внуки как раз, вроде их надо вырастить. Только внуки выросли, а там уже правнуки. И вот пришел человек в семьдесят лет впервые в церковь. Чему его можно научить? Ну, можно научить его перекреститься, но выучить наизусть какую-нибудь молитву он уже не сможет, а уж понять, что такое жизнь духовная… Если он семьдесят лет был болтливым или семьдесят лет сплетничал, как за оставшиеся пять-шесть лет (сколько ему отпущено?) исправиться? Если человеку тринадцать лет, он еще может исправиться. Если человеку семнадцать лет, трудно, но еще можно. А если ему семьдесят, должно произойти чудо, чтобы его душа как-то смогла приобрести благодать Божию. Да, вера есть — пожалуйста, веруй. У нас все верующие, неверующих очень мало, это обычно только по глупости. Но что толку с этой веры, она же ничего не дает.
Надо же веру свою показать. Вот апостолы веровали — это да! Больной человек лежит, они говорят: Господи, Ты его исцели, пожалуйста. Смотришь — он выздоровел. Вот это вера. А мы не можем даже своих детей или мужей к Богу обратить. Какая же это вера? Что мы можем показать нашим ближним, какую нашу веру? Кто от нашего огня может загореться? Разве мы можем служить примером? Чтобы на нас посмотрели: да, вот это христианин! вот это человек! Какой он терпеливый, какой он кроткий, какой он добрый, какой он милостивый, какой он молитвенный, какой он усердный, какой он нищелюбивый! Что мы можем миру этому предъявить? Любой человек Евангелие почитает, скажет: прекрасная книга; вот если бы люди так жили! Поэтому кто-то должен показать, как это исполнить, явить пример. А мы этого не можем.
Вот ты говоришь, что веруешь в Бога, а тогда чего же ты орешь? Нигде не написано, что Христос кричал. Это даже невозможно себе представить. Или Иоанн Богослов — чтобы он на кого-то кричал, топал ногами, ругался. Как это вообще возможно? Как христианин может так себя вести?! А у нас это сплошь и рядом, и даже за грех не считаем. Никакого даже желания исправиться хотя бы в чем-то на секундочку. Так и живем в грехе. И каждый грех — как дерево, он все растет, растет, растет, уже в душе такая чаща. Как их вырывать, эти грехи? Тут уже бензопила нужна, чтобы все это расчистить. Поэтому и приходится терпеть: то какое-то горе, то болезнь, то с работы выгонят. Тогда сразу: ой, Господи, помоги! То ходил прямо, а тут сразу притих, понимает: куда же деваться? Наконец-то Господь его тронул. А для чего Господь это делает? Чтобы нас спасти, вразумить, чтобы мы опомнились.
Поэтому апостол Павел говорит: «Будьте постоянны в молитве, бодрствуя в ней с благодарением». Всего-то полторы строчки: «будьте постоянны в молитве». Вот как нам надо жить — молиться постоянно. Надо все время помнить о Боге, все время к Нему взывать. Надо так свой ум, свое сердце приучить, чтобы все время к Богу обращаться, а не как мы — раз в месяц прийти в церковь, осчастливить: вот я причащусь, водички святой наберу, записочки подам, и все, на месяц можно смело про Бога забыть. Нет, о Боге нужно помнить постоянно, и днем, и ночью, чтобы наш ум от Бога не отвлекался ни на секунду, чтобы мы все время боялись согрешить. Поэтому апостол и говорит дальше: «бодрствуя в ней» — в молитве.
Надо быть все время в бодрости, а не во сне духовном, не жить, как живется: туда посмотрел, увидел что-то не так — осудил; здесь увидел что-то хорошее — захотел; тут тронули — значит, обругал. Мы живем как собаки: ее гладишь — она головку подставит, ее стукнешь — она зубы покажет. Но человек-то отличается от собаки тем, что он не должен зависеть от внешних обстоятельств. Дождь ли на улице или солнце, украли у него деньги или премию получил — чтобы это никак не отражалось на состоянии его сердца. Мы не должны быть привязаны ни к чему мирскому, потому что через год ли, через семьдесят лет, но наша жизнь все равно кончится. Мы все люди взрослые, нам жить-то осталось ерунду совсем, до смерти осталось чуть-чуть, некоторым совсем уже скоро придется на суд Божий вставать. Вот о чем надо подумать.
А где у нас непрестанная молитва? Где бодрость? А ведь написано еще: молиться «с благодарением». Мы должны Бога благодарить за все, а мы только всем недовольны: то не так, это не так. Не сеем, не жнем, не поливаем, урожай не собираем — и едим. Нас ведь дядя кормит. Так надо же каждый день со слезами Бога молить: Господи, благодарю Тебя, я ведь палец о палец не ударил, чтобы получить еду. Так, на даче картошку вырастил, но ее все равно до декабря всю съедим, а все остальное — это опять дядя. Кто-то нас кормит, кто-то поит, кто-то нам дома построил, а мы еще: это плохо, это не так. Да хорошо хоть так. Разве мы это заслужили? Многие из нас вообще убийцы — собственных детей убили. Нам надо в тюрьме сидеть, за колючей проволокой, в бараке, причем построенном собственными руками. Но мы об этом даже не задумываемся.
Некоторые вот приходят в храм и говорят: что-то у вас тут прохладно. Спрашиваю: у кого это у вас? Ты крещеный человек? Значит, это у тебя здесь холодно. Церковь-то наша общая. Иди, пожалуйста, добивайся, чтобы тепло дали, трудись. Но нет, какая-то психология возникла, что это все сыпется, сыпется сверху откуда-то само.
Поэтому надо нам приучить себя к тому, чтобы каждый день Бога благодарить за то, что мы еще живы, что у нас ножки еще ходят, что еще голова плохо, но все-таки соображает. Слава Богу, что мы еще не лежим, слюни не пускаем и под себя не ходим. Сходи на экскурсию в дом престарелых, посмотри, как люди живут; сходи в дом инвалидов — какие детки бывают несчастные, брошенные, инвалиды с детства, которые там и выросли, в этом доме, где мочой пахнет с утра до вечера, и так в этой атмосфере и живут.
Пора наконец нам понять, что каждому Господь крест дает по его возможностям, и надо с благодарением, с радостью его нести.
Протоиерей Димитрий Смирнов
